Сказочные девы и водяные, наглые охранники и униженные мигранты — такую палитру персонажей предлагает «Русалка» Антонина Дворжака, новая постановка Большого театра. С кем из них опера о любви неземного существа к человеку выглядит органичнее, разбирались «Известия».
Король и комикс: Большой театр поставил «Путешествие в Реймс»
Героями новой версии оперы Россини стали персонажи живописи
Главное, с чем стоит поздравить Большой театр, — это обретение замечательной музыки. «Русалка» Антонина Дворжака за 118 лет своей жизни обошла множество сцен мира, но в Большом, обычно чутком к мировой моде, до сегодняшнего дня не появлялась. Между тем это действительно выдающееся произведение с необыкновенно щедрым мелодизмом и стройной, не вызывающей пресыщения драматургией. К этим достоинствам стоит добавить особый нерв и шарм, снискавшие «Русалке» славу произведения о загадочной славянской душе.
Оркестру и певцам оставалось лишь максимально выявить эти эти характеристики, что они и сделали с переменным успехом. Музыканты во главе с дирижером Айнарсом Рубикисом раскинули роскошное звуковое полотно, слегка подпорченное нестройным звучанием меди. Вокалисты вышили на нем свои узоры, из которых большая часть, как и положено, принадлежала заглавной героине. Спевшая ее Динара Алиева зарекомендовала себя искусной рукодельницей, но ярче всего ее сильное сопрано прозвучало в гневной арии «Напрасно, напрасно». Обманутая и готовая мстить Русалка полюбилась певице больше, чем тот же персонаж в кротости и раскаянии, хотя и в соответствующих эпизодах она постаралась придать своему мощному голосу лиризм и теплоту.
Фото: пресс-служба Большого театра/Дамир Юсупов
Последних было не занимать приглашенному солисту Миклошу Себестьену, спевшему Водяного, отца Русалки. Этот великолепный бас стал неформальным лидером спектакля, во время его выходов в зале стихали шорохи и кашель. Свои моменты истины имелись у колоритной Елены Манистиной (колдунья Ежи-Баба), вальяжного Олега Долгова (Принц) и прелестного русалочьего трио в составе Гузель Шариповой, Екатерины Щербаченко и Виктории Каркачевой.
Что касается постановки, то более всего молодому режиссеру Тимофею Кулябину удался первый акт. Сценическое решение там полностью соответствует музыке, что по нынешним временам выглядит подлинным новаторством. Постановщик возрождает принципы старинной режиссуры с патетическими объяснениями, лирическими признаниями и аффектированной сценой бросания дитя в бездну. Художник Олег Головко выстраивает романтическую картинку с каменными валунами, водопадом и грозно вздымающимися вековыми деревьями. Бурлящие воды окрашиваются кровью, фантазийный пейзаж переливается красками (видеодизайнер — Александр Лобанов). Все это настолько красиво, что в какой-то момент завороженного зрителя посещает дерзкая мечта: а что если в этой восхитительной стилистике режиссеру удастся продержаться весь спектакль?
Вердиевский размах: Анна Нетребко спела для студентов и миллионеров
Концерт оперной дивы в Большом театре прошел с аншлагом, следующее выступление состоится в июне 2019 года
Увы, режиссерское и зрительское желания расходятся. Далее в ход идут наркоманы, метросексуалы, наглые охранники, дамы с пониженной социальной ответственностью, униженные мигранты, врачи-садисты, больничные палаты и прочие «приятные» персонажи и объекты. В финале романтическая составляющая возвращается, но соседствует с упомянутым джентльменским набором современной режиссуры.
Сцена поделена на два этажа. На верхнем уровне поют, на нижнем мимируют. Наверху волшебная сказка, внизу суровая быль. Рай и ад. Белое и черное. В четкости мировоззрения режиссеру не откажешь. Другое дело, что музыка подобной биполярности не предполагает, там все намного сложнее и мудрее. Но Тимофей Кулябин, повторюсь, молод и мчится улучшать старика Дворжака. Тот остается при своем (закройте глаза и слушайте), а режиссер получает уставшего зрителя, отчаявшегося совместить звук и картинку.
Источник: